Вдоль реки Меши к Волге

Приближалась весна 1916 года.

Прошел всего год, как Петр приехал в Казань. А ледоход на Волге он видит уже второй раз.

Он с детства любит смотреть на ледоход. 

Неистово бушуют на реке волны, и душа, стараясь обогнать волны, стремится к неизвестным тебе местам, свершать чудеса.

На пороховом заводе Петру стало надоедать таскать тяжелые ящики на тачке. Только обещание Макара окрыляло его. Ведь будет возможность перейти работать внутри завода.

Сегодня в конце рабочего дня Макар завел его в инструментальную комнату.

- Ты пока будешь хозяином этой комнаты. Различать названия инструментов тебя я сам научу. Ты их будешь выдавать рабочим, и принимать по списку, - обрадовал он Петра. – Сегодня в барак не возвращайся, прямо зайди к нам, дяде Антону есть серьезная просьба.

После чая Макар дал Петру секретное задание. Вынув стельки   из ботинок, туда вложили сложенные пополам листовки. Обувшись, Петр попробовал походить. Листы внутри ботинок не шуршали. Не оттого ли, что не очень толстые? Нет, ботинки и не жмут, и не скрипят.

- Эти листовки написаны против войны, - предупредил Макар, - хотя и производим оружие, мы не хотим войны. Это оружие когда-нибудь должно повернуться против самих буржуев.

Петр впервые слова “класс”, “капиталист”, “большевик” услышал от дяди Макара. И значение этих слов понял через него.

А дядя Антон чаще говорит “рабочий народ”, “пролетариат”.

Антон все еще живет у бабушки Арины. И на работу перешел туда, на швейную фабрику Суконной слободы, так как в жандармерии он был включен в список “неблагонадежных”.

- На чем приехал, пролетар? – дружески встретил Антон Петра.

- С извозчиком. Дядя Макар сказал, что в трамвае могут быть обыски.

Пока бабушка Арина хлопотала на кухне, листовки, посланные Макаром, перешли на руки Антона. Он их спрятал за фанеру, прибитую гвоздями к стене. Они оттуда будут переданы в типографию.

… Петр, чтобы замести следы, через переулок перешел на другую улицу. Остановил извозчика. Извозчиком оказался его односельчанин – однорукий Платон.

- Дядя Платон, ты меня не узнаешь, что - ли? – сказал Петр веселым голосом, садясь в сани. Однорукий Платон не знал, что ответить.

- Я сын доброго Михалашки.

- А-а. В деревню ездишь?

- Нет.

- Кхе, из деревни приезжали. Говорят, там твоя мать сильно больная лежит. Оказывается, ты и не знаешь.

Петр вот уже три месяца не получал известий из деревни.

 - Не знал, конечно. Спасибо тебе, дядя Платон, я съезжу.

 - Где работаешь? Где ночуешь?

 - На заводе работаю, живу в бараке, в Заречье.

Однорукий Платон был немногословным человеком, не стал слишком любопытствовать. Лишь только сказал:

- Далеко, оказывается, живешь.

… Петру показалось, что сегодня уличные фонари светят ярче. Он же односельчанина встретил, узнал новости!

Вдруг, затмив в душе радость, перед глазами предстали образы больной матери и старшего брата Сергея. Даже не нашел случая передать гостинцы. Надо ехать, завтра же надо поехать в Альведино.

В ту ночь Петр никак не мог спокойно спать.  Даже в момент минутного засыпания ему снились всякие сны: то он бежит по дороге Казань - Пестрецы, то ходит в Альведино. Только мать ему не приснилась. Каждый раз, просыпаясь, успокаивал себя: “Жива, наверное”. Она всегда болела перед весной.

Когда его друзья стали просыпаться, он, уже одетый, собрал дорожный мешок. Послушав советы дяди Макара, на ноги надел лапти, а ботинки положил в котомку. Лапти удобны для ходьбы в дороге, не жмут ноги. А в ботинках – прокламации, тайный подарок деревенским крестьянам от столичных рабочих.

 - В деревне тоже живут не ротозеи, и не слепые они. Действуй осторожно, - сказал ему вчера вечером дядя Макар и матери в гостинец дал один фунт сахара, чай и половину белого калача.

Друзья по бараку не стали им интересоваться, потому что они еще вечером узнали, что Петр поедет домой. Проводили, пожелав счастливого пути.

… Половину дороги парень прошел очень быстро. Сколько запряженных лошадей обогнали его, но никто не посадил его. Никому не было дела, что Петр торопится к больной матери. Он ускорил шаги. Назло путникам на лошадях, которые обгоняли его. Так как Петр шел почти что бегом, совсем устал. Один из возчиков проехал, замахнувшись на него кнутом. После этого он решил не унижаться перед другими возчиками, перестал поднимать руку.

Майское солнце делает свое дело. Оно ближе к полудню начинает своими щедрыми лучами равномерно ласкать всю поверхность земли. Пористый снег, похожий на кружевное покрывало, издав звуки разбившегося тонкого стекла, на глазах рассыпается, начинает оседать вниз.

То ли от усталости, то ли наслаждаясь весенним солнцем, или и то и другое совпали, Петр замедлил шаги. Расстегнув пуговицы бешмета, взял шапку в руки. Хотя солнце и припекало, но все еще холод от снега делал свое дело. Через некоторое время его вспотевшая голова почувствовала холодный воздух. Он снова одел на голову уже успевшую остыть изнутри шапку.

Вздрогнув от фырканья лошади сзади, отскочил в сторону от дороги. Бежавшая рысью лошадь пошла шагом, а когда дошла до Петра, совсем остановилась.

- Садись, паренек, устал, наверное, - сказал мужской голос на русском языке сзади. – Куда идешь?

- В Альведино.

- По какой дороге? Через Шалинский лес или через Пестрецы?

Петр не знал о дороге после Кулаево через Шалинский лес, он никогда не ездил по этой дороге.

- Через Пестрецы, - ответил он.

- Поехали. Я тоже в Пестрецы.

Одетый в короткое пальто, стеганые брюки, в чёсанки на ногах, богатырского телосложения, мужчина показался Петру как будто знакомым.

- Айда, Сокол, быстрее, - сказал усатый кучер, встряхнув вожжи, - что, ты Афона признаешь за дурака урядника?

“Смотри – ка, и кучер, и лошадь оказались знакомыми”, – подумал Петр. Он еле сдержал себя, чтобы не крикнуть: “Cокол, ты меня узнаешь?”

Он был так взволнован. Но перед чужим человеком не хотел выдавать себя.

Когда проехали мимо базара, Афон-вор остановил лошадь.

- Я доехал. Если бы лошадь была моя, я бы довез тебя до дома. К сожалению, лошадь урядника, - сказал он. – А то у меня и друзья есть в Альведино. В молодости мы свершали молодецкие проступки.

Магазин Филимона-богача был открыт. Перед ним несколько мужчин курили и о чем-то разговаривали.

- Не бойся, родимый, мир он как колесо, крутится и так и эдак, - сказал один из них.

“Подожди. Кто же это любил повторять эти слова?” Петр, повернувшись к мужчинам, внимательнее посмотрел на них и увидел дядю Степана, стоявшего, опираясь на костыли. “Значит, мельник вернулся раненым”, - подумал он.  Поздороваться? Он же не выполнил обещание, данное ему. Сбежал. Петра на одно мгновение охватило сомнение.

- Надо поздороваться, - сказал он, наконец, придя к твердому решению, - дядя Степан основательный человек, поймет.

Подойдя к дяде Степану, встал прямо перед ним и сказал:

- Здравствуй, дядя Степан!

Горячий спор мужчин на этом прервался.

Степан и Петр - оба в течение двух лет очень сильно изменились.

- Петька, ведь совсем парнем стал. Если бы на дороге избил, и то не узнал бы, - сказал дядя Степан, с любовью похлопав Петра по спине. А Петр по лицу мельника уловил, что он постарел, похудел, стал печальным. Но об этом ему не сказал. Зачем подливать керосин на и так страдающую душу.

Дядя Степан познакомил товарищей с Петром. Похвалил его.

- В родную деревню возвращаешься? Из Казани?

Вдруг, перестав задавать вопросы, категорически сказал:

- Сейчас к нам. Попьем чай, отдохнешь, - сказал он, - Варя и Маруся все время тебя вспоминают, скучают. Антон нам рассказал, как ты уезжал. Хотя и так понятно. Дела пошли ведь к худшему.

  … Увидев Петра, тетя Варвара и Маруся были очень удивлены и обрадовались. Больше всех радовалась Маруся. Как будто кто-то её внутри щекочет, все улыбается. Сказав смешные слова, начинает громко смеяться.  Никого не стесняется. Она поставила промокшую обувь Петра сушиться на печку, на красные кирпичи, оттуда достала ему подшитые валенки отца.

  - Пока чай готовится, попей квас, - сказал дядя Степан парню, наливая из кувшина желтый напиток. Так как Петру хотелось пить, он выпил целую кружку кваса. Внутри потеплело, мышцы разомлели.

- Кажется, это не совсем квас? – сказал он, насторожившись.

- Не сомневайся. Это только настойка смородиновая. Она от усталости пригождается.

Когда самовар оказался на столе, Петр достал из дорожной котомки, приготовленные и завернутые отдельно, чтобы поесть в дороге, кусок сахара и хлеб.

- Гостя не угощают его гостинцами, - пытались отговорить Петра хозяева, но он не отступил. Маруся нарезала хлеб, дядя Степан расколол кусок сахара на кусочки. Тетя Варвара из печки вынула сваренную на гусином жире картошку и переложила ее в миску. Получился круглый стол. Маруся села около матери, на край стола. Уши Петра слушали Степана – мельника, но глаза смотрели на Марусю. За год Маруся поправилась, и внешность ее стала аккуратнее. Вот и голубое ситцевое платье как обтягивает тело. Поэтому фигура ее смотрится стройной и приятной. Во время чаепития ее миловидные щеки, покраснев, стали еще красивее. Дядя Степан делится своими накопившимися переживаниями, тревогами. Говорят же, что нельзя таить в себе свои волнения. И с горестями, и радостями надо делиться с теми, кто тебя понимает и может разделить с тобой все: и горе, и радость. Петр знает об этом не только понаслышке, но и по своим переживаниям, испытал на себе.

- Если не работаешь, и еды ведь нет, - продолжал дядя Степан, - никто не жалеет, что с фронта вернулся с одной ногой. Когда вернулся, дома дела плохи, черт бы его побрал, еды еле- еле хватает. Пошел к Филимону просить работу. Улыбаясь из-под усов, посмотрел недолго и говорит, что на мельнице два камня износились, истерлись, мол, попробуй отшлифовать их, потом посмотрим. За четыре дня отшлифовал. У них у самих не получалось. Хвалят они меня, парень.

В воздух подбрасывают. Думаю про себя: “Если так, Филимон меня назначит старшим мельником”.  Два ведра муки дал, и все на этом. Оказывается, когда он забирал Сокола, Варюша ему резковато высказалась. Вот и мстит за это.

Петр рассказал, что приехал на Соколе, вспомнил об Афоне.

- Умный, смелый мужик, большую часть жизни разбойничает. Что интересного находит в этом? – сказал дядя Степан, - в нашем госпитале были такие парни, вот парни так парни! Ни царя не боятся, ни бога. Один из них смельчак, смеялся и пел частушки, которые сочинил сам:

                - Наш царь Николай

                  Замечательный малай,

                  Без оглядки убегает,

                  А штаны его спадают.

Были бы в Пестрецах такие парни! Показали бы они Филимону и уряднику! Таких не испугаешь даже становым.

Спокойный, немногословный, терпеливый Степан изменился, стал острословным, даже злобным. В чем причина?  Причиной всему сама каждодневная жизнь, последствия бедствий, вызванные войной.

- Я, дядя Степан, в Казани нашел интересные записки. Показать вам? – сказал Петр, пользуясь удачным моментом.

- Что пишут, покажи-ка!

Петр достал из котомки прокламации, напечатанные на русском языке. Тетя Варвара с Марусей, убрав со стола, ушли на кухню. Петр прочитал прокламацию вслух. Содержание ее было направлено против царского правительства, империалистической войны, выражало недовольство рабочих длительностью рабочего дня, мизерными размерами заработной платы. Заканчивалась она призывом к борьбе за новую, справедливую жизнь.

- Опасная записка, но правда, черт возьми. Правда!

Степан пропустил слова прокламации через сердце, как сквозь сито. Но ни одно слово не осталось в сито как отруби, как ненужное. Все   слова, как мука, просеянная сквозь мелкие сеточки сита, были дороги, были нужны.

- Оставь мне, я знаю, кому ее передать. Кому попало нельзя.

- Кому думаешь передать?

- Афону. Скажу, что нашел около мельницы, нет, перед базаром. Если отдать кому-то, прочитав, бросит в печку. А Афон не боится. Будет читать перед людьми. Он любит говорить о политике, смельчак. Если удастся, сегодня же отдам.

Петр собрался уходить.  Его лапти, положенные на горячую печку, довольно- таки высохли.

- Надень ботинки, вернись-ка в деревню как столичный человек. Лапти заверни и положи в котомку, - сказал Степан. Он на самом - деле любил Петра, - на обратном пути заходи, обязательно, смотри, парень, а то обижусь.

Когда Петр надел ботинки, стал выглядеть привлекательнее, потому что вся одежда на нем сидела ладно.

Маруся вышла его провожать.

- На обратном пути заходи, буду ждать, - сказала она.

- Мне не хотелось пить чай, я зашел только, чтоб тебя увидеть, - сказал Петр и на прощание подал руку. Ему захотелось подержать в своих ладонях мягкие руки Маруси подольше.  И Марусе так было приятнее. Они стояли без слов, глядя вниз.

- Таня принесла очень интересные книги.  Насовсем. Одну из них я подарю тебе, - начала Маруся разговор после недолгого молчания.

- Зайду, Маруся. А сегодня тороплюсь к больной, зашел по пути.

Петр направился к лесу, где на верхушках сосен висела еле заметная серость.

31.

Мать уже выздоравливала от тяжелой болезни, затопив малую печку под казанком - котлом, варила в нем картошку в мундире.

- И у Петра, оказывается, есть душа, - сказала она, вытирая мокрые руки об сухое полотенце, -  если умру, и хоронить ведь не приедешь.

Когда поздоровались и начали разговаривать, обиды забылись. На похудевшем лице матери появилась улыбка. У Сергея радость была еще больше, потому что он безмерно соскучился по младшему брату.

Петр начал хлопотать, чтобы вскипятить самовар.

- И нормальных углей-то у нас нет. Если их забрать под казанком, огонь совсем затухнет, - сказала мать грустным голосом.

Как будто все видела и все слышала, сияя, в дом вошла соседская дочь Софья и тут же вышла, сказав:

- Сейчас принесу крупные угли и сухую лучинку.

 … Медный самовар не стоял на столе давно. Пока мать болела и лежала в постели, Софья чай приносила из своего дома.

Петр, распаковав дорожный мешок, накрыл стол из всего, что было им запасено.

- Самовар вскипел с песней, значит, придет гость, издавна так загадывали, - сказала мать, смотря то на стол, то на долгожданного сына.

- Гость уже у тебя в доме, Петр разве не гость, - сказала Софья.

- Я в нашем доме, здесь ты гостья, - сказал Петр, перебив ее.

Сергей не нарадовался городским гостинцам на столе. То ли ему показалось, что все это – белый хлеб, сахар, соленая рыба и пряники – должны попробовать и соседи, то ли с другими мыслями, он быстро вышел за дверь. Все оставшиеся в доме, увлеченные разговорами, некоторое время это не заметили.              

Недолго прошло, он появился в дверях с Федором.

- Ай, спасибо такому брату! Вот скажи, что глухонемой! Ведь догадался, о чем я и не подумал, - сказал Петр, с радостью обнимая своего друга.

 - Федор, оказывается, работает помощником охранника. Помогает охранять лес. У них дров по горло. Мы только топим хворостом, - сказала Александра.

 - Найдем дров и вам. Я ведь только начал работать,- сказал Федор.

… Парни рано утром запрягли черного жеребца. Надо было успеть вернуться, пока держались заморозки. Дядя Максим за ними закрыл большие ворота.

Когда сын с обрезом за спиной стал охранять лес, у дяди Максима гордость за него часто выплескивалась наружу. Когда курили с мужиками в доме охранника, он каждый день стал употреблять слова: “Наш Федор вернулся с этой новостью…” Бывая у лесорубов, сын, и в самом деле, каждый вечер приносил домой новые известия. Федор, начиная серьезные разговоры, становился похожим на умудренных опытом взрослых людей. Наверное, поэтому Максим не стал возражать против вчерашней просьбы сына. Отдал свою лошадь, чтобы привезти дров для семьи Петра.

Так как лес был далеко, они направились в ближний лесок – молодняк. Готовить дрова было легко, так как утренний мороз крепко держал снег. Снег не проваливался.

Лошадь завели чуть подальше от дороги и дали ей сена, а сами, повернувшись лицом к лесу, стали рубить высохшие стволы черемухи и вяза толщиной гнета для сена. Сергей готовые дрова относил к саням на обочину дороги. Ровные дрова загрузились в сани удобно. Груз оказался довольно тяжелым.

 … Когда доехали до деревни, их остановил приказчик Жирный (Пырнай).

- Срубили в лесу Дмитрия, черти, - сказал он и поставил лошадь, запряженную в сани со спинкой, поперек дороги. Вот тут я вас оставлю еще раз креститься.

Жирный вытащил из кармана ножик. Вроде он задумал срезать веревки хомута. Парни это быстро сообразили. Выйдя навстречу, преградили ему дорогу.

- Где хочешь, режь меня, но сбрую не трогай, - сказал Петр.

- Мы срубили в лесочке Соколова, - попытался схитрить Федор.

- Не врите!

 Жирный стал подбираться к лошади поближе.

- Не трогай! – крикнул Петр, - Это сбруи дяди Максима!

А Федор в это время вытащил обрез, спрятанный в санях. Если начнется драка, было как день ясно, что Сергей тоже примет в ней участие.

 - Отберу ружье и проучу вас! – Глаза Жирного были злые. Но это было похоже на последнюю ярость перед поражением, на поведение, когда показывают кулак под рукавом. Он, поостыв немного, уселся на свои сани с передком и, подгоняя серого коня скакать рысью, уехал в сторону деревни Селенгуши.

32.

Придав деревне некоторую грусть, опустились вечерние сумерки. Уставшие целый день каркать на макушках деревьев черные вороны уснули. Стихли звуки от фырканья лошадей, от скрипа полозьев саней, от звона ведер. Только свет на окнах от керосиновой лампы – сед мушки и издававшийся изредка скрип русских ворот напоминали, что в деревне есть жизнь. В этой тишине по улице бродят только два друга – Петр и Федор. Никак не могут наговориться.

 - Давай, еще раз дойдем до озера, а потом зайдем к нам, папа сказал, чтоб я привел тебя.

Это было со стороны Федора своеобразным приглашением своего друга в гости. Немного они прошли, как их догнал Сергей. Хотя он не слышал, ему было интересно ходить за ними. Петр с Федором хорошо знали его привычки. Когда уходящие в солдаты, махая платочками, обходили улицы, и Сергей присоединялся к ним, шел за ними, махая кепкой или шапкой. Каждое необычное событие в деревне оказывало влияние и на него, привлекало его внимание.

За чаем дядя Максим задал Петру первым вопрос о войне:

- В городе не говорят, что война заканчивается?

- Царь еще не говорит, что прекращает. И из завода постоянно уходят на войну. Говорят, что эта война обогащает буржуев.

- Верно, верно. А бедный еще беднеет. Народ не может купить даже пуд муки. Цены на предметы так подорожали…

- Сидишь и гостей только разговорами увлекаешь, пусть покушают, - сказала тетя Ульяна, подливая горячий бульон с лапшой в общую миску.

Сергей, когда наелся, наверное, почувствовал усталость – собрался уходить.

- Пусть уйдет. Работа была тяжелой. Ведь целый воз дров распилили, - сказал Петр.

Дяде Максиму понравилось, что соседский паренек вернулся подросшим, чистеньким, хорошо знающим о событиях в городе и в стране. Он подумал: “Может быть, когда они подрастут, станут хорошими людьми, не все же время миром будут править Жирный и ему подобные.”

Петр, поблагодарив, встал с места.

- Посиди ещё. Одно общение – само как одна жизнь, - сказал дядя Максим.

- Завтра надо уезжать.

Чтобы подышать перед сном прохладным воздухом, за Петром собрался и Федор.

- За девушками не ухаживаете, а сами все по улице бродите, не можете расстаться с берегом Мёши, что же там есть? – пошутил дядя Максим.

- Почему-то так близка ведь сердцу родная земля, - сказал Петр.