Уроженец Пестречинского района Камиль Каримов отмечает 75-летний юбилей

Наш земляк, народный писатель Татарстана, лауреат республиканской премии имени Г.Тукая Камиль Каримов отмечает 75-летний юбилей.

Фото: © Ольга Шамсутдинова / «Пестрецы-информ»

- Отчий дом утрачен. Это не то место, где стоял дом, в котором родился я, там живут другие люди, – говорит Камиль абый.

Сейчас он находит утешение в том, что этот клочок земли словно продолжает ту самую Советскую улицу села Шали, где когдато жила его семья: вдова участника войны и трое детей.

Наша беседа текла в тени дивного сада. Воздух пьянил ароматом душицы, стройные кедры выстроились в молчаливый караул, и сама земля здесь, казалось, не смела родить ни единой сорной травинки – повсюду видны заботливые хозяйские руки. Хотя берега Меши уже не помнят его мальчишеских плесканий, душа писателя тянулась к этим тихим, живописным берегам. Здесь, вдали от городской суеты, знаменитый мастер слова обрел желанный покой. Хочешь работать – выходи в огород! Совсем недавно сын Рушан построил еще и курятник - хотели же жить в деревне, пусть все будет по-настоящему!

Непременная спутница жизни Клара ханым всегда рядом. Она – его тихая гавань, первая опора и верный помощник. А внуки? Те просто души не чают в «бабакае»! Под его задорную гармонь они пускаются в пляс, а в перерывах между танцами сражаются с дедом в шахматы, не скрывая восторга.

- Все мои мечты сбылись! – говорит Камиль абый. - Самое необходимое качество в писательском деле – упорство, настырность, не наглость, а именно, та самая несгибаемая жилка, что не дает рукам опуститься после поражения, а заставляет идти дальше, - считает он. Всевышний не скупился на эту драгоценную черту, и еще одарил его широким кругозором и даром слова – острым языком, гибким, пронизанным живительным юмором.

Нам важно донести до читателя мысли этого признанного художника прозы - человека, чье перо служило и собственному творчеству, и чужим замыслам: годами он выверял строчки объемных романов, работал в «Чаяне», чей тираж доходил до миллиона. А его юмор, отточенный как клинок, десятилетиями жил на эстрадных подмостках.

- Моя мама родилась в 1916 году. Грамота осталась для нее недосягаемой роскошью — лишь однажды, когда в Шалях открыли ликбезы для взрослых, она вывела на бумаге первые латинские буквы. И всю жизнь ее единственной победой над безграмотностью оставался тот самый росчерк латиницей в документах. Когда речь зашла о моем образовании, лишь вздохнула: «Смотри сам». Что еще могла сказать эта женщина? В ее жизни были лишь тяжкий труд и трое детей, которых она поднимала в одиночку. Отец умер в год моего рождения. На войне он заплатил здоровьем за переправу через Днепр. Был среди тысяч героев, что шли по пояс в ледяной воде под огнем - их ордена Славы стали платой за подорванные жизни. Эх, были бы воды Днепра, хоть чуточку теплее тогда!

- В школе я всегда был на сцене. У нас была с ней взаимная любовь. Примерно с седьмого класса, начал даже петь. К окончанию школы, уверовал, что довольно хорошо пою, взял в руки аттестат и сразу - в Казань, прямо в консерваторию. Среди двадцати шести претендентов на шесть мест я гордо исполнил три песни. Комиссия внимательно слушала и в конце вынесла вердикт: «Каримов, мы берем вас в восьмой класс музыкальной школы». «Но я аттестат зрелости уже держу в руках!» – возразил я. «Но нотной грамоты у вас нет. Окончите школу - станете студентом консерватории», - парировали мне. Если бы я вернулся в Шали и сказал, что поступил в восьмой класс, все бы покатились со смеху. Мечта о консерватории канула в Лету как неспетый романс. Пошел на филфак. Вступительный экзамен на татарскую филологию и в университете, и в пединституте – русский язык! Два года бился лбом о гранит языка. Потом махнул рукой на науку и... ударился в романтику буровых установок. Семь лет бурил скважины. А душа-то хочет учиться, писать! Вернулся в Казань, пошел в институт культуры. То был филиал из Ленинграда, отделение режиссуры. Ага, говорю, я в этом немного разбираюсь. Ведь с детства на сцене. Сначала было трудно, кругом одни юнцы, даже учителя моложе меня. После окончания института пошел в газету «Яшь ленинчы» («Юный ленинец»), потом стал главным редактором альманаха «Идель», семь лет работал в отделе пропаганды Союза писателей, 12 лет - ответственным секретарем в журнале «Чаян». В то время уже писал романы, серьезные повести, душа тянула в «Казан утлары». Равиль Файзуллин пригласил меня туда, проработал там 21 год, до 72 лет. Рустем Галиуллин (ныне главный редактор журнала) говорит: «Хорошо же работаем, Камиль абый, почему уходишь?» Он бы мне никогда не сказал, «все, Камиль абый, тебе надо уйти», я сам решил, что пора. Надо уметь вовремя уходить.

- Мама растила троих детей одна. В доме без отца царила скудность, одеждой тоже не мог похвастаться. Но юность брала свое. Хотелось самовыражения. Когда в душе загоралось желание заявить о себе в этом мире, когда взгляд начал цепляться за девичьи улыбки, встал вопрос: как привлечь их внимание? Ответ пришел неожиданно: стихи! Первые стихи писал в школьную стенгазету. Потом - в районную. Писал, конечно, на татарском, но даже русские девушки из соседней деревни Анненково стали писать мне письма. Так увлечение стало судьбой. А раз судьба вручила перо – отступать нельзя, можно только стремиться вперед, совершенствоваться и расти.

- Студенческая пора. Однажды в институтской столовой увидел ее: сидит, две черные косы до пояса ниспадают. Люблю длинноволосых девушек. Я тянулся к ней, а она - от меня. Как завоевал ее сердце? Я не был забитым юношей: днем учился, по вечерам работал. В комнату девочек всегда заходил с гостинцем. И Клара со временем стала украдкой улыбаться. С тех пор – не разлей вода. Учились вместе, вместе ездили студотрядом, побывали даже в Молдове. Оберегал ее, как зеницу ока, не подпускал ухажеров. Дождался ее диплома и - в ЗАГС. Съездили на ее родину в Агрыз. Ее мама засомневалась: «Парнито и помоложе есть!». У нас разница в возрасте восемь лет. Но дочь, не дрогнув, отрезала: «Или зятем будет он, или – никто».

Пусть Казань меня простит. Я ей очень благодарен. Здесь я стал писателем, лауреатом премии Тукая, здесь увидели свет мои книги – шесть романов, четыре повести, рассказы, юморески, сатирические произведения. Казанские сцены, эстрада приняли меня. Здесь родилась моя семья. Но сердце всегда билось в такт с Шалями. Еще бывший глава района Шайхулла Насыбуллин говорил: «Камиль, вернись домой, стройся в Шалях». Благодарен сыну. Он тоже полюбил деревню, его трудом возведен этот дом на клочке родной земли. Какое здесь блаженство! Казань наступает, ее огни уже рядом, но Меша, как грань между мирами.

Сейчас пишу роман, порой ночью просыпаюсь и вывожу строки. Уже сорок два года минуло с той поры, как Сергей Михалков собственноручно вписал меня в ряды писательского братства СССР. Целая эпоха прошла в беседах, в работе с титанами: Хасаном Туфаном, Амирханом Еники, Гумаром Башировым, Ильдаром Юзеевым, Гарифом Ахуновым, Туфаном Миннуллиным – всех я застал в зените их сил. Не перечесть литературных вечеров, встреч с читателями. Нельзя об этом не писать, а молчать – преступно. Но как выговорить правду, не споткнувшись о фальшь, шаг влево, шаг вправо – и вот уже кривда. Потому и спасаюсь сатирой и юмором. В помощь мне – пять дневников, в которых события, детали, точные даты.

Самое ценное в моем саду – душица. Ее фиолетовый островок будто узелок на холсте воспоминаний: вот мы, мальчишки бежим за земляникой, и вдруг – пьянящий запах! Горстка невзрачных стеблей в ладони, а счастье – будто клад нашли. Мама отодвигала ведерко земляники в сторону и заваривала чай с душицей... А второе сокровище – картофель. Скромные клубни вдохновили на первую юмореску – «Шалинская картошка». Этот бренд был узнаваем на колхозном базаре, стоило крикнуть – и телега пустела за час.

Записи на полях тетради

• Мечтающий стать писателем должен отправится в Казань. Только здесь есть литературная школа, рынок словесности, лишь здесь можно отточить перо, соревнуясь с собратьями.
• Юмор нельзя повторить. Расскажи дважды одно и то же в одной деревне – скажут: «Камиль Каримов иссяк». А литературное произведение переживет века.
• Ни один роман нельзя издать без редактуры. Так устроен мир книг. Мне же Всевышний даровал легкость в этом ремесле: правил фолианты мэтров. Важно уметь доказать писателю, что здесь нужно внести правку. Свои же романы доверял коллегам, им было легче: я пишу не спеша: один роман за три-четыре года. Чтоб не услышать впоследствии, вот Каримов-то правил наши строки, а сам тут допустил ошибку, всегда очень придирчив к себе.
• На последнем съезде писателей собрались триста один человек. Две трети – женщины. Помню времена, когда среди ста семидесяти двух перьев лишь четырнадцать принадлежали им. Ныне литературу мы отдали в женские руки. И это закон: дитя воспитывает мать, а книга – лучший инструмент воспитания. Через нее можно посеять любые истины.